Джон О`Хара - Дело Локвудов
Их влекло друг к другу весь вечер, только Джордж Локвуд не был уверен, что они это сами сознавали. А вот Дороти Джеймс сознавала — в этом он был убежден. Смешная маленькая Дороти Джеймс. Она, видимо, предчувствовала это с того момента, как Бинг приехал в дом отца, — так ясно предчувствовала, что потеряла надежду этому помешать.
Джордж Локвуд надел домашние туфли и отправился в комнату Джеральдины. Та уже спала, но он не ушел.
Утром все завтракали в разное время, и каждый занимался собой, пока Артур Мак-Генри не покончил с делами и гости не приготовились к отъезду. «Кадиллак» Бинга стоял у парадного входа. Дороти Джеймс и Уилма Локвуд усаживались на заднем сиденье, а Джеральдина стояла у дверцы машины и напутствовала их, как положено хозяйке дома. Джордж Локвуд стоял на дороге по другую сторону машины. Бинг подошел к нему и протянул руку.
— Ну, отец, не знаю, когда мы еще увидимся.
Джордж Локвуд молча и пристально смотрел на сына.
— Ты, должно быть, очень гордишься собой, — сказал он наконец.
Бинг нахмурился.
— Что?
— Я сказал: ты, должно быть, очень гордишься собой.
Бинг отвернулся.
— Я готов глотку себе перерезать.
— Но ты этого не сделаешь, — сказал отец.
— Не сделаю, — согласился Бинг и, сев в машину, захлопнул дверцу.
Джеральдина стояла рука об руку с мужем, и оба они махали вслед машине, пока она не скрылась за воротами.
— Ну, вот и все, — сказала Джеральдина.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Теперь Джордж Локвуд готов был уделить своей дочери Эрнестине больше времени и внимания, что было, кстати, вызвано и завещанием Пена Локвуда. Это был немудреный документ — столь же немудреный, как и сам Пен, однако два пункта этого завещания озадачивали Джорджа так же, как озадачило бы любое отступление брата от нормы. В поведении человека, столь прямолинейного, как Пен, малейшее отклонение от общепринятого выглядело эксцентричностью.
В своем завещании Пен оставлял Уилме неприкосновенный капитал, положенный на ее имя. Доходы с этого капитала она могла получать до конца жизни, сам же капитал после ее смерти делился так: две трети предназначались Принстонскому университету и одна треть — школе св.Варфоломея. Здесь все было как положено, все в манере Пена. Но удивление вызывали два следующих пункта, предусматривавшие выплату пятидесяти тысяч долларов племяннику, Джорджу Б.Локвуду-младшему, и такой же суммы — племяннице, Эрнестине Локвуд. Обе суммы надлежало выдать наличными после его смерти в кратчайший срок.
Все состояние Пена оценивалось приблизительно в миллион восемьсот тысяч долларов, так что изъятие сумм, завещанных племяннику и племяннице, вряд ли могло нанести заметный ущерб основному капиталу. Но Джордж не понимал самой идеи столь щедрых подарков. Пен любил племянника и племянницу, а они любили его, и эта взаимная привязанность могла найти в документе о наследстве какое-то скромное отражение. Десяти тысяч долларов каждому было бы вполне достаточно. Но когда человек оставляет и тому и другому по пятьдесят тысяч наличными, да еще с указанием выдать их до того, как будет определен капитал в пользу Уилмы, то это приобретает другую окраску. Особенно если учесть, что Бинг и Эрнестина получили — Пен это знал — в наследство от своего дедушки по четыреста тысяч долларов, да еще и от Джорджа когда-нибудь, по всей вероятности, получат. Что побудило Пена Локвуда оставить детям его брата столь крупные суммы, да еще наличными?
Дата, стоявшая на завещании, не облегчала разгадки. Завещание было подписано за восемь месяцев до смерти Пена, то есть в то время, когда Пен уже мог знать о финансовых успехах Бинга и когда безусловно знал, что Эрнестина предпочитает жить не в Шведской Гавани, а в Нью-Йорке или в Европе. Она не делала никакой тайны из своего желания жить, как она выражалась, собственной жизнью, а ее враждебное отношение к Джеральдине не прорывалось наружу только потому, что им не приходилось жить под одной крышей дольше недели. У Эрнестины в доме отца была своя комната, и Джеральдина старалась ничего в ней не трогать, но комната эта чаще всего пустовала. Вероятно, Пен от кого-нибудь слышал о неприязни Эрнестины к мачехе, но если бы и не слышал, все равно мог догадаться — на это много ума не требовалось.
Собственно, эти пункты завещания не столько озадачивали Джорджа, сколько раздражали, ибо доказывали, до какой степени он заблуждался насчет своего брата. Пен Локвуд принадлежал к тому типу людей, которым становится смешно, когда им говорят «не будь опрометчив». И в то же время газеты, публикуя отчеты о смерти Пена, употребили эти слова: «Опрометчивый шаг». А тут еще этот щедрый жест в отношении Эрнестины и Бинга, словно призванный показать, что Пен Локвуд вовсе не так смотрит в рот своему брату, как можно было думать. Вспомнив, под каким предлогом Пен отказался вступить в кондитерское дело, Джордж спросил себя: а не скрыта ли тут какая-то другая причина? Он решил мысленно проанализировать случаи, когда Пен отказывался подчиниться ему.
Вот один из случаев, требующих анализа: Пен, вопреки ожиданиям Джорджа, крайне сдержанно отнесся к его решению жениться на Джеральдине. В конечном счете Джордж будет прав, если окончательно отрешится от каких-либо сантиментов в отношении брата. Пока что все говорит о том, что Пен был зловредный подонок. Иначе не объяснишь, почему он завещал Эрнестине и Бингу такие большие суммы.
Из-за того, что опоздала телеграмма и возникли транспортные затруднения, Эрнестина не вернулась из Европы и не присутствовала при чтении завещания Пена. Его огласили в доме Уилмы, в библиотеке. Присутствовали только Уилма, Джордж и два адвоката. Вся процедура длилась меньше часа. Когда адвокаты ушли, Уилма спросила:
— Ну, что ты скажешь?
— Он был щедр к моим детям.
— И застраховал меня от глупых ошибок, — усмехнулась она.
— А разве ты не делаешь ошибок, Уилма?
— Что ты хочешь этим сказать, Джордж?
— Так, риторический вопрос. Все мы ошибаемся.
— Вероятно, ты имел в виду нечто гораздо большее, но я не буду допытываться. Нет настроения. Мне казалось, что Бинг и Эрнестина должны были сегодня присутствовать.
— Нет, присутствовать никто не обязан.
— Когда читали завещание моего деда, это происходило за городом. В доме неподалеку от Рейнбека. В столовой — наверно, потому, что там было много стульев. Каждому помощнику конюха причиталось по пятьсот долларов. Всем служанкам. Двум репетиторам из Гарварда. И членам семьи. Помню, подавали легкий пунш. Всех очень смутило, когда моя бабушка — толстая и глухая — громко пукнула. Она у нас этим славилась. Пукнет и озирается на людей — не услыхал ли кто. Все, конечно, слышали. А она злилась: никому не дозволялось слышать. Как тот король, на котором не было платья. Одна из служанок и один из помощников конюха засмеялись. На следующий день служанку уволили.
— А помощника конюха? — спросил Джордж.
— Почему-то нет. Думаю, потому, что хорошую служанку найти было легче, чем хорошего помощника конюха. Даже в те времена.
— Надумала, что будешь делать? — спросил Джордж.
— Более или менее. Хочу продать этот дом и снять небольшую квартиру. Потом, может быть, отправлюсь путешествовать.
— Мне кажется, это разумно. Берешь с собой Дороти?
— Она никогда не оставляет Шерри надолго. Нет, придется поискать кого-то другого. Где сейчас Эрнестина?
— В Лондоне, но я хочу, чтобы она вернулась домой.
— Зачем?
— Так надо. Ей давно пора вернуться. Когда в семье горе, нельзя допускать, чтобы кто-то делал вид, будто ничего не случилось. А она, кажется, именно так и поступает. От похорон она нашла предлог уклониться, но домой-то все-таки должна была вернуться — и как можно скорее.
— Я на ее стороне. Какой смысл приезжать теперь?
— Не хочу ссориться с тобой, Уилма, но поссориться мы можем, и я этого не боюсь. Не вмешивайся в жизнь моих детей.
— Одну минуту, Джордж. Ты уже второй раз начинаешь говорить со мной какими-то намеками. К чему ты клонишь?
— Если бы я клонил к чему-то, то более отчетливо, и сейчас ты бы уже плакала.
— Сказал, что не хочешь ссориться, а сам почти поссорился.
— Ну, не буду продолжать. Все. Ухожу. Завтра весь день я у себя в конторе, а послезавтра пришлю тебе на подпись кое-какие бумаги. Тебе придется подписывать много всяких документов, так что советую нанять хорошего юриста, особенно если ты предполагаешь путешествовать. Возможно, ты решишь выдать доверенность на ведение дел. Но только не давай ее мистеру Хайму. По закону ты можешь это сделать, но если сделаешь, то допустишь большую ошибку. Между прочим, уже не первую в этом роде.
— Мистер Хайм меня больше не интересует.
— Я думаю. На этот раз найди себе советника постарше.
— Я начинаю ненавидеть тебя, Джордж. Право.
— Недостаточно сильно.
